Горалик:
* * *
Орудие Твоё идёт домой,
волочит за руку Орудие Твоё,
Орудие Твоё их ждёт, расставив миски.
Орудие Орудью в коридоре едва кивает, отдаёт пакеты,
Орудие Орудию молчит.
Немного позже, после пива,
Орудие Орудию кричит: «Исчадие!»
Орудие встаёт, швыряет пульт,
идёт в сортир и плачет.
Орудие Твоё идёт, ложится,
встаёт, берёт таблетку и ложится.
За стенкою, разбужено, Орудье
боится, что теперь совсем конец.
Встаёт, берёт медведя и ложится,
не спит и думает: «Медведь, медведь, медведь».
Как много, Господи, орудий у тебя.
Всё раскалённые, с шипами.
Леденёв:
* * *
Он из рыжих огней,
Серебра и теней.
Лорка
он вернулся из дальнего плавания
до чего же противно стало ему всё здешнее
больше не хотелось говорить на родном языке
в глазах танцевали и звенели кольцами
искрящиеся деревья
с неприкрытыми пергаментными стволами
он будто всё время что-то искал в своём теле:
собственный голос упавший внутрь
впитавшиеся через поры следы поцелуев
сердце в котором до сих пор благоухали
пышные жасминовые соцветия
умер он неожиданно — утонул в реке
засмотревшись на маленькую рыбку
ему показалось что проплывая мимо
она кокетливо вскинула перед ним
свои соблазнительно тонкие руки
Месропян:
* * *
хлопчата бумажны девчата на вырост
разливы осеннего сада на вынос
а было ли звёздное небо над нами
так мы и не знали
Цветков:
* * *
* * *
в ложбине станция куда сносить мешки
всей осени макет дрожит в жару твердея
двоюродных кровей проклятия смешны
не дядя-де отнюдь тебе я
всей осени макет дрожит в жару твердея
двоюродных кровей проклятия смешны
не дядя-де отнюдь тебе я
в промозглом тамбуре пристройся и доспи
на совесть выстроили вечности предбанник
что ж дядю видимо резон убрать с доски
пржевальский зубр ему племянник
на совесть выстроили вечности предбанник
что ж дядю видимо резон убрать с доски
пржевальский зубр ему племянник
ты царь живи один правительство ругай
ажурный дождь маршрут заштриховал окрестный
одна судьба сургут другая смерть тургай
в вермонте справим день воскресный
ажурный дождь маршрут заштриховал окрестный
одна судьба сургут другая смерть тургай
в вермонте справим день воскресный
я знаю озеро лазурный глаз земли
нимроды на заре натягивают луки
но за полночь в траве прибрежные зверьки
снуют как небольшие люди
нимроды на заре натягивают луки
но за полночь в траве прибрежные зверьки
снуют как небольшие люди
нет весь я не умру душа моя слегка
над трупом воспарит верни ее а ну-ка
из жил же и костей вермонтского зверька
провозгласит себе наука
над трупом воспарит верни ее а ну-ка
из жил же и костей вермонтского зверька
провозгласит себе наука
се дяде гордому вся спесь его не впрок
нас уберут равно левкоем и гвоздикой
и будем мы олень и вепрь и ныне дикий
медведь и друг степей сурок
нас уберут равно левкоем и гвоздикой
и будем мы олень и вепрь и ныне дикий
медведь и друг степей сурок
Гелюта:
* * *
осенью
осы
заползают умирать в упавшие я —
блокираторы мыслей и острых углов отказали
себе
во всём,
и теперь каждый встречный дом смотрит на меня
как соумышлен-
никто не справляется
обо мне,
только сухие трупики-гильзы шуршат
у меня в карманах;
и — нет,
ничто не изменится,
если посмотреть через каплю йода,
а
если — быть
каплей
мёда на чьей-нибудь вилке,
запомнишь —
осень — такое время года,
когда осы заползают умирать в упавшие яблоки.
